Когда в 1799 году Джордж Шоу взялся составить первое в истории описание утконоса (Ornithorhynchus anatinus), он первым делом тщательно исследовал присланный из Австралии экземпляр на предмет стежков. Но даже значительно позже многие его коллеги-натуралисты продолжали считать чудо-зверя чьим-то хулиганским розыгрышем — изделием шутника-таксидермиста, пришившего утиный клюв к шкуре маленького бобра. Тридцать лет понадобилось ученым, чтобы отнести эту загадку природы к млекопитающим, — из-за отсутствия сосков было непросто отыскать молочные железы под мехом на брюшке животного.
Но все же настоящей бомбой стало открытие, сделанное шотландским ученым У. X. Колдуэллом в 1884 году. Молодой эмбриолог в конце концов нашел гнездо утконоса и обнаружил, что имеет дело с млекопитающим, откладывающим яйца. (Местные аборигены твердили об этом веками, но кто бы их слушал?) Этот знаменательный день можно считать днем «научного рождения» утконоса — объекта беззлобных насмешек и маленькой шутки эволюции. Популярный в XIX веке научный взгляд (до сих пор, кстати, разделяемый в определенных кругах) представляет утконоса как ранний и сырой прототип млекопитающего, в последствии отвергнутый эволюцией.
Действительно, утконос, вкупе с четырьмя видами яйцекладущих ехидн, образует отряд монотрем («однопроходных») — древнейшую из существующих на сегодняшний день групп млекопитающих. Но относиться к утконосу с пренебрежением — считать его «примитивом», эдаким «компромиссом» между млекопитающими и рептилиями — имеет не больше смысла, чем считать мастера, вырезающего мебель из дуба, большим «примитивом» по сравнению с тем, кто собирает книжный стеллаж из «Икеа» с помощью гаечного ключа.
Утконос — идеальный пример существа, самостоятельно приспособившегося, будучи в изоляции, к освоению новых ареалов. Считайте его австралийской выдрой — хищником-приспособленцем, лопающим речных раков, креветок, рыбу и головастиков практически без конкуренции. Утконос сохранил некоторые «пресмыкающиеся» черты — такие, как кладка яиц и схожий с ящерицей способ передвижения, — поскольку никто на него не давил, вынуждая менять образ жизни. Но эволюция не обошла его стороной, наделив адаптациями ошеломляющей изощренности.
Наиболее хитроумная из них — пресловутый «утиный» клюв. Утконос — скрытное ночное животное: по ночам он кормится, а днем мирно посапывает либо в своей норе, либо втиснувшись клином под камень или древесный корень. Ночная охота под водой — штука довольно хитрая, ведь от зрения и обоняния в такой ситуации толку мало.
Решение (уникальное для млекопитающих) утконос позаимствовал у соседок-рыб и превратил свой «нос» в электрический зонд. Клюв утконоса покрыт 40 000 сенсорами, способными реагировать даже на крайне слабые электрические поля, которые генерируются мышечными импульсами потенциальной жертвы. Кроме того, «нос» оборудован 60 000 рецепторами движения, что позволяет ему выступать в роли глаза и руки одновременно: соединение электрической и механической информации дает ясную и живую картину темного подводного мира.
Природа преподнесла символу Австралии и еще один дар — уникальную двигательную систему с двойным назначением. Как и у бобра, уплощенный хвост утконоса используется для откладывания запасов жира, но когда зверек плывет, хвост выступает в роли руля, а не пропеллера. При этом основная нагрузка приходится на перепончатые передние лапы. На суше же эти кожные лоскуты подгибаются так, что когти оказываются выставленными наружу, превращая плавательную конечность в копательную. В воде утконос не уступит по скорости выдре, а на суше он может заткнуть за пояс даже такого известного землекопа, как крот, — вот почему ранние европейские переселенцы прозвали его «водяным кротом» (watermole). Утка, крот, выдра? Может, в этом и есть знак истинного оригинала — когда описать тебя можно лишь позаимствованными терминами?
