Почти невозможно дискутировать об истории нашего ближайшего родственника из мира животных и не упомянуть о самих себе. В 2002 году завершилась самая долгая рекламная кампания в истории человечества: 46 лет на британском телевидении показывали серию роликов, где главные роли исполняли переодетые шимпанзе, изображавшие человеческую семью. Неоспоримое обаяние обезьян-актеров основывалось на общепринятом заблуждении, будто шимпанзе подобны веселым, энергичным, резвящимся без контроля детям. Однако парадокс в том, что всё здесь, скорее, наоборот: это мы с вами — шимпанзе, которые так и не повзрослели. Зато мы поумнели.
Взрослый шимпанзе (Pan troglodytes), будучи ростом не выше десятилетнего ребенка, весит в два раза больше и в пять раз сильнее среднего человека. Шимпанзе могут узнавать себя в зеркале, издавать членораздельные звуки и использовать для общения замысловатые жесты. Молодые шимпанзе смеются, когда им весело или когда их щекочут. Похоже, они даже способны выражать чувства. У них отсутствует физиология речи, но они в состоянии обучаться элементарному языку глухонемых — пусть и без синтаксиса и грамматики. Они могут пользоваться различными орудиями: одни выуживают термитов с помощью веток, другие колют орехи камнями или затачивают остроги зубами. Они учатся друг у друга. В этом смысле у разных групп шимпанзе присутствует своя собственная «культура».
А вот их сестры, карликовые шимпанзе, также известные под именем бонобо (Pan paniscus) и описанные как вид лишь в 1929 году, подошли к проблемам распределения пищи и размножения более «либерально». Если у обыкновенных шимпанзе во главе сообщества всегда стоит группа доминирующих самцов, у бонобо это больше похоже на коллектив феминисток-хиппи, где половая связь — самец-самец, самка-самка, взрослый-ребенок — используется как универсальный способ решения любых социальных конфликтов. Все, что вызвало интерес у более чем одного бонобо, заканчивается сексом.
В отличие от обыкновенных шимпанзе, бонобо часто занимаются сексом лицом к лицу, но, как и у первых, самцы вторых обладают увесистыми яичками, поскольку самки обоих видов весьма беспорядочны в половых контактах. Это настоящая война сперм: чем больше секса, тем больше партнеров и, следовательно, больше шансов в будущем воспитать собственное потомство. Все это приводит нас в неподдельный восторг — да и как иначе? Вот они — два вида, которые ближе к нам, чем к гориллам, с кем у нас один и тот же (кроме каких-то жалких 1,5%) набор генов и чье поведение так сильно напоминает наше и в то же время столь разительно отличается от него.
И все-таки шимпанзе и бонобо — не рядовые пит-стопы в гонке за становление человеком. Геномы подтверждают: с тех пор как 5 млн. лет назад пути наши разошлись, шимпанзе «развились» гораздо больше. (Имеется в виду, что в результате селективного прессинга у них изменилось большее, чем у нас, количество генов.) Кроме того, шимпанзе намного разнообразнее нас, людей, с точки зрения генетики — тем самым как бы подчеркивая, что когда-то именно они были правилом, а мы, наоборот, исключением.
И неважно, какой генный сдвиг позволил нам встать на задние лапы, освободив передние, чтобы хватать и держать, а нашему мозгу — вырасти. Это отнюдь не наше преимущество перед другими видами, а всего лишь разница между нами. Причем, как однажды отметил Дарвин, «разница в степени, но не в качестве».
Сегодня в дикой природе осталось менее 200 000 шимпанзе и бонобо. И даже наше вмешательство не особо помогает: ежегодно африканские бушмены съедают больше шимпанзе, чем содержится во всех зоопарках мира. Попробуйте представить себе наш мир без шимпанзе. Мы обязаны спасти их — причем именно потому, что мы это можем, а они нет.
